Заговор!
Он втащил Соломку в карету.
— Кто пропал? Почему? Что это ты чучелом вырядилась?
— Я тайком… Я из дому… Ворота-то заперты… Я через дыру. Чтоб лихие людишки за узорчато
платье да сафьяновы сапожки не зарезали, разулась-разделась, мешковиной прикрылась… И ничего,
добежала как-нито, Бог миловал. Что страху-то натерпелась! Ох, ноженьки, мои ноженьки, исколола
все.
— Ты толком говори! — тряхнул Ластик всхлипывающую подружку.
Карета уже въехала во двор, Ластик схватил княжну за руку и быстро повел в терем. Из коридора,
истерически полоща крыльями, вылетел попугай Штирлиц, заверещал:
— Добррррый вечеррр, доррррогие рррадиослушатели!
Выпив воды, Соломка заговорила более связно.
— Беда. Сидят у батюшки в горнице бояре. Сговариваются нынче ночью царя кончать. А убьют
Дмитрия, тебе тож головы не сносить.
Штирлиц подхватил:
— Рррадиостанция «Эхо столицы»! Только хор-ррошие новости!
— Езжай, Ерастушка, к государю, предвари! Пускай в трубы трубит, в барабаны бьет. Только
умоли, чтоб батюшку смертью не казнил. В монахи его, дурня старого, постричь, и довольно бы.
— Не послушает Дмитрий, — вздохнул Ластик. — Только что говорил с ним, предупреждал.
Отмахивается. Мол, бояре лишь шушукаться горазды, на настоящее дело у них кишка тонка. Может, и
правда поболтают да по домам разойдутся, а?
— Я что тебе, дура заполошная, почем зря в одном мешке бегать? — оскорбилась Соломка. — А не
веришь, пойдем со мной. Сам проверь.
— Как это?
— Увидишь.
Чтобы не привлекать внимания, выехали в простом дорожном возке и без свиты. До Ваганьковского
холма домчали в четверть часа. Возница остался с лошадьми, а Ластика княжна повела вдоль
высокого тына, окружавшего подворье Шуйских. За углом, в укромном месте, навалилась на одно из
бревен, оно чуть-чуть отъехало, и образовалась щель, вполне достаточная, чтоб пролезть двум
титулованным особам небольшого возраста.
Снаружи, на московских улицах, было темным-темно, а во дворе ярко пылали факелы, бродили
вооруженные слуги, звенела сталь, ржали лошади.
— Идем прямо, не робей, — дернула спутника за рукав Соломка. — Вишь, тут содом какой.
На них, действительно, никто не обращал внимания. Какие-то люди в железных шлемах, должно
быть, начальники, покрикивали на воинов, деля их на отряды. Возле одного сарая раздавали пищали,
сабли и бердыши.
— Что они задумали? — шепотом спросил Ластик. — На Кремль напасть? Но там же охрана.
Стрельцы не пустят, палить начнут.
— Сказано тебе: сам послушай.
— Да как я услышу-то? Не к заговорщикам же мне идти?
Соломка взбежала на крыльцо, приоткрыла дверь, заглянула внутрь.
— Давай сюда, можно… Из потайного оконца посмотришь.
Они прошмыгнули через темные сени, свернули в узкий переход, оттуда попали в чуланчик, из
чуланчика в тесную кладовку, а там Соломка открыла какую-то неприметную дверку, зажгла свечу, и
Ластик увидел в щель лестницу, что вела вверх.
— Батюшка сюда больше не пролазит, очень уж раздобрел, — объяснила княжна. — Вишь, сколь
паутины-то? Лестница в верхнее жилье ведет, по-над думну камору. Оттуда я ныне всё и подслушала.
Только тише ступай, скрипит.
Поднялись гуськом — тихо, осторожно.
Лесенка закончилась крошечным закутком, в стене которого светилось маленькое решетчатое
оконце. Из думной каморы (то есть хозяйского кабинета) оно, наверное, казалось обычной отдушкой
— вентиляционным отверстием.
Ластик приник к оконцу, Соломка тоже. Оказалось, что отсюда отлично видно и слышно всё, что
происходит внизу.
На скамьях вдоль стен сидело десятка полтора придворных. Тут были не только злыдни вроде уже
поминавшихся братьев Голицыных или Мишки Татищева, но такие, про кого Ластик никогда бы и не
подумал.
Посередине в одиночестве восседал сам Василий Иванович, явно бывший за главного.
Князь был угрюм, пухлая рука нервно постукивала по столу, правый глаз возбужденно
посверкивал.
Общей беседы заговорщики не вели — то ли обо всем уже договорились, то ли чего-то ждали.
— В набат-то ударят, как сговорено? Не промедлят? — спросил Татищев у Шуйского. — Глянь,
скоро ль полнощь, княже. Я знаю, у тебя часомерная луковица любекской работы.
— Остается час с половиною, — важно ответил Василий Иванович, поглядев на карманный
хронометр размером с хорошую грушу. — Не сомневайтесь, бояре. В полночь начнем. Дороги назад у
нас нету. Если ни с чем разойдемся — сами знаете: утром побежим друг на дружку доносить, кто
скорее.
По горнице прокатился смешок.
— А как мы к вору в терем-то войдем? — не унимался Татищев. — Ты так и не сказал. Там и
ворота кованы, и караул крепкий.
— Войдем, Михаила, войдем, — успокоил его Шуйский и вдруг резко повернулся к двери,
прислушиваясь.
Раздались громкие шаги, стукнула створка, в камору быстро вошел человек в панцире, шлеме, с
саблей на боку.
Коротко поклонился присутствующим, снял железную шапку, и Ластик чуть не вскрикнул — это
был Ондрейка Шарафудин.
— Ну что? — приподнялся со стула Василий Иванович.
— Всё ладно, боярин. Подожгут сено — в Кремле, у Собакиной башни. В полночь ударят в
колокол, будто за-ради пожара. До царского терема оттуда недалеко. Стрельцы, что в карауле стоят,
тушить побегут — про то с их головой сговорено. Тут мы через Фроловскую башню войдем, я
пятидесятнику десять рублей посулил. Дальше — просто. — Ондрейка выразительно тряхнул
ножнами.
— Как же, «просто», — засомневался один из бояр. — А поляки вору на выручку побегут? Их в
Москве тысячи две, и все при оружии.
— Побегут, да не добегут, — ответил Шуйский. — Как в Кремле пальба начнется, мои холопишки
на Москве закричат, что это шляхта царя извести хочет. Чернь Дмитрия-то любит, а поляков
ненавидит. Поднимутся все, кинутся панов бить, и пойдет свара великая. Пока разберутся, мы
самозванца кончить успеем.
— А коли не успеем? — заробел другой боярин. — У вора в тереме немцы-алебардщики, сто
человек. Их, чай, скоро не вышибешь.
— Ондрейка, скажи им! — велел Шуйский.
Подбоченясь, Шарафудин обвел заговорщиков взглядом и заулыбался своей кошачьей улыбкой.
— Маржеретов-капитан с утра пьяный лежит, нарочно подпоен. А поручику Бонову я пятьсот
рублей дал и еще два раза по стольку обещал. Не станут алебардщики биться.
Бояре ахнули:
— Неужто и немцы за деньги купились?
— А что, чай, они тоже люди, — засмеялся Шуйский. — Не трусьте, вор там один будет, много —
сам-двадцатый, а нас пять сотен в кольчугах да с оружием.
По комнате прошло движение. Лица присутствующих повеселели, напряжение спало.
— Идите, готовьте своих людей. Перед полуночью всем быть перед Фроловской башней, я сам вас
в Кремль поведу.
Заговорщики, переговариваясь между собой, вышли. В горнице остались лишь хозяин и Ондрейка.
— Лейтенант Бона — предатель? — прошептал Ластик. — Алебардщики биться не станут? Ай да
неподкупные… В Кремль надо! Скорей!
Хотел кинуться к лестнице, но Соломка схватила за рукав:
— Постой! Гляди…
Прижавшись щеками, они снова прильнули к окошку.
— Ну, чего ждешь? Веди, — махнул слуге Василий Иванович.
Шарафудин выскользнул за дверь и минуту спустя ввел в думную камору квадратного человечка в
черном плаще.
Келли!
Алхимик поставил на скамью сундучок, сдернул берет и склонился перед князем.
— Ну, будет пол-то подметать! — прикрикнул на него Шуйский. — Что алебардщики? Сделал, как
обещал?
Барон приложил руки к груди:
— Сделал, твоя светлость. В полночь стражников обносят горячим ромом, чтоб не засыпали. Я
изготовил сонное зелье и передал господину Бона. Он уже влил смесь в чашу. Напоит солдат, да и
сам выпьет — чтобы потом отвести от себя подозрение.
Какой гад этот доктор! Предал Марину, а она ему так верила! Ведь знает, что бояре, убив царя, и
царицу не пощадят.
С алебардщиками прояснилось. Не изменили царю боевые соратники, продался один только
подлый Бона.
— Сонное зелье? — покривился Шарафудин. — Не лучше было их насмерть отравить?
— Чтобы остальные две роты начали мстить за своих товарищей? — пожал плечами барон. — И
встали на сторону поляков? Я думаю, так быстро с шляхтой вы не справитесь. Запрутся по дворам,
будут отстреливаться. Могут и день продержаться, и два.
— Значит, вся стража сомлеет? Это точно? — спросил боярин.
— Кроме кальвинистов — тем вера запрещает пить вино. Но их в карауле всего четырнадцать
человек, я проверил. Ваших же, насколько я знаю, во много раз больше. С царскими телохранителями
вы справитесь быстро. Как видишь, князь, я выполнил свою часть сделки. Теперь ты выполни свою.
Прежде всего покажи мне книгу, о которой ты говорил.
Василий Иванович с кряхтением встал, прошел в дальний угол, под божницу, что-то там не то
нажал, не то покрутил, и под иконами в стене открылась ниша.
— Ух ты! — шепнула Соломка. — А я и не знала, что у него тут схрон.
Пошарив, князь вынул из тайника какой-то предмет — и Ластик чуть не вскрикнул.
В руках у Шуйского был унибук! Тот самый, что якобы покоился на дне Бела-озера!
— Это и есть фолиант, о котором говорила твоя милость?
Англичанин с любопытством взял книгу, открыл.
— Интересно, очень интересно… Некоторые из рисунков мне понятны, другие нет… И буквы —
вроде бы знакомы, а прочесть не могу…
— Ты страницу дерни, — посоветовал князь. — Посильней. Вишь, не рвется. А теперь свечкой
пожги. Небось, не загорится.
Келли рассмотрел бумагу на свет, пощупал и даже лизнул корешок.
— Я обязательно изучу эту удивительную книгу. Но помни, князь, что главное — алмаз, который
мальчишка носит на шее. Я объяснял тебе.
— Получишь, получишь свое Яблоко. — Шуйский потрепал алхимика по плечу. — Мне Философов
Камень самому понадобится — когда стану царем и великим князем.
Потрясенная Соломка громко ахнула. Зажала себе рот, да поздно — те внизу услышали.
Шарафудин схватился за змеиную рукоятку кинжала, завертелся во все стороны. Англичанин
прижал к груди книгу. Один Василий Иванович не растерялся.
— Это там! — показал он на отдушку (а померещилось, что прямо на Ластика). — Ондрейка, в
сени беги, оттуда в чулан! Перехвати лазутчика!
Соломка и Ластик кубарем скатились по узкой лестнице.
Проскочив кладовку и чулан, князь-ангел вылетел в коридор — и прямо в руки шустрому
Ондрейке.
— А! — вскрикнул Ластик, чтобы Соломка не вылезала, спряталась.
— Ты? — удивился Ондрейка и опустил уже занесенный было кинжал. — Ай да встреча,
князюшка!
Схватил Ластика за ворот, бегом проволок через одну комнату, через другую, распахнул дверь и
швырнул свою добычу на пол, под ноги Василию Ивановичу.
— Гляди, боярин, какой у нас гость!
Шуйский в первый момент так опешил, что даже попятился.
— К-князь? — пролепетал он, бледнея. — Ты почему..? Ты как сюда…?
Трусить и блеять Ластику сейчас было нельзя. Спасти царева брата сейчас могло только
нахальство.
— Еще спрашиваешь? Забыл, кто я? — Ластик вскочил, топнул ногой. — Ангел всюду проникает!
Нам, небесным созданиям, всё ведомо!
Василий Иванович замигал. Может, и удалось бы заморочить ему голову, если б не вмешался
англичанин.
— Не слушай его, князь. Никакой он не ангел. Просто хитрый мальчишка, весь напичканный
тайнами. Это чудесно, что он сам сюда явился. Гляди, и Камень при нем! Благодарю тебя, о
Мурифрай!
Шуйский прошипел:
— В подслухе прятался? Значит, всё сведал…
На мгновение приоткрылся левый глаз, его тусклый блеск был так страшен, что Ластик задрожал.
— Стыдно, Василий Иванович. Государь тебя помиловал, приблизил, тысяцким на своей свадьбе
сделал, а ты… Что народ про тебя скажет?
— Нынешние побоятся рты открыть. Виселиц вдоль улиц понаставлю — живо поумолкнут. А
которые после народятся, будут моих летописцев читать. — Шуйский тряхнул кулаком. — Не токмо
изничтожу вора-самозванца, а еще и память сотру — и о нем, и о тебе, чертенке. Затеи ваши
прелестные (вводящие в соблазн) искореню и враспыл пущу. Чтоб умы не баламутили!
— Забери у него Камень, боярин! — каркнул алхимик.
Шуйский схватил алмаз в горсть, сорвал с цепочки и сунул англичанину.
— На, добывай мне золото!
Ластик стоял ни жив ни мертв. Неужели всему конец?
Барон же алчно рассматривал Райское Яблоко, гладил его своими толстыми пальцами, даже
поцеловал.
— Не позволит ли твоя светлость приступить к великому действу прямо сейчас? Я прихватил всё
необходимое с собой — знал, что во дворец более не вернусь.
Он кивнул на сундучок, стоявший на скамье.
— Позволяю. Оставайся тут. И ты, Ондрейка, тож. Лжедмитрия резать и без тебя охотников
хватает. Пригляди за колдуном, чтоб не сбежал или в мышь не превратился.
— Он — мышкой, а я — кошкой, — улыбнулся Шарафудин.
— Зачем мне убегать? — Доктор возбужденно потирал руки. — Незачем мне убегать. Я теперь
самый счастливый человек на свете. У меня есть всё, о чем я мечтал. Еще бы только чугунную
сковороду да жаровню. Приготовления займут час, много два, а там можно приступать к
Трансмутации. Как раз и ты в Кремле управишься, вернешься — а у меня уже готов Магистериум.
— Ежели пожелает Господь, — перекрестился боярин на божницу, зияющую разверстым тайником.
— Этого-то как? Придушить али шею свернуть? — спросил Ондрейка, мягко беря Ластика за
плечи.
Келли покачал головой:
— Пока не нужно. Меня очень интересует его книга. Он должен помочь мне в ней разобраться. Ты
ведь больше не будешь упрямиться, как раньше, мой маленький принц? — насмешливо посмотрел он
на Ластика. — А заупрямишься, мы найдем средства развязать тебе язык.
— Уж это беспременно, — промурлыкал Ондрейка и впился острыми ногтями пленнику в шею.
Ластик взвизгнул.
— Будет пустое болтать! — строго сказал Шуйский. — Скоро в Кремль идти. Отведешь мальчишку,
поставишь стражу и сюда возвращайся — Кельина блюсти.
И боярин повернулся к англичанину, но что сказал ему дальше, Ластик уже не услышал —
Шарафудин выволок его из каморы.
Провел через весь дом к заднему крыльцу, там подхватил на руки, понес через темный двор.
— Куда ты меня? — испуганно забился Ластик. — В знакомые хоромы, — весело ответил злодей,
остановившись у дверей подземной тюрьмы.
Лязгнул замок, скрипнули ржавые петли, и узник плюхнулся на гнилую солому.
Ондрейка еще с минуту постоял в проходе. Напоследок сказал:
— Сначала брата твоего самозванца на куски порвем, а после с тобой, кутенком, позабавимся.
Любознательно мне, что у ангелов внутри. Думаю, требуха, как у всех прочих. Но все ж таки надо
проверить.
Обернулся во двор.
— Эй, стража! Двое сюда, живо!
И дверь захлопнулась.
Ластик знал, что есть такое слово — «дежавю». Это когда человеку кажется, будто происходящее уже
случалось прежде.
Да, да, всё это уже было: темнота, запах гнилой соломы, страх, отчаяние.
И мысль: всё пропало.
В прошлый раз он плакал навзрыд, потому что ужасно себя жалел — и сам погиб, и задание
провалил.
Теперь ситуация была во стократ хуже. Не только себя погубил, но и друзей не спас. Юрка
обречен. Марина тоже. А через час или два полоумный доктор опустит Райское Яблоко в кипящую
ртуть, и тогда случится историческая катастрофа, как в 1914 году.
Бедные московиты семнадцатого века! Жили бы себе, как умели, так нет — приперся из будущего
шестиклассник Фандорин, недоделанный спаситель человечества. Притащил с собой роковой Камень,
и мало того, что не сумел доставить опасный груз по назначению, так еще упустил его — можно
сказать, преподнес на блюдечке единственному на всю Русь человеку, которого никак нельзя было
подпускать к алмазу!
Да, всё было ужасно. Но — странная вещь — Ластик не плакал. То есть, будь у него побольше
времени, он, может, и не удержался бы, но сейчас была дорога каждая секунда.
Узник вскочил на ноги, заметался по темнице.
Споткнувшись о ноги скелета Фредди Крюгера, не испугался, а только чертыхнулся.
Нельзя сдаваться! — сказал он себе. Нужно что-то делать.
Подкупить стражников — вот что! Тут это запросто, вон даже караул у Фроловской башни, и тот за
десять рублей заговорщиков в Кремль пускает.
Бросился к двери, прижался ухом.
Два человека.
О чем-то между собой переговариваются, лениво.
У одного бас, у другого тенорок.
— Эй, молодцы! — крикнул Ластик. — Я Ерастий, князь Солянский, государев меньшой брат!
Замолчали.
— А говорить с тобой, вором, не велено, — строго сказал жидкоголосый.
— Это ваш боярин — вор! Он против царя пошел! За это его казнят! И вас тоже по головке не
погладят!
— На всё воля Божья, — ответил бас. — А ты умолкни. Не велено с тобой говорить.
— А вы не говорите. Вы просто слушайте, — попросил Ластик.
Караульные заспорили.
— Я слушать не буду, — упрямился тенорок.
— А я послушаю, — гудел второй — он явно был посмелее. — Слушать-то Ондрей Тимофеевич не
воспрещал.
Пока они препирались, Ластик лихорадочно прикидывал, что бы им такое посулить. Была у него
на поясе золотая пряжка, вся в драгоценных камнях, но предлагать ее глупо — отберут, и дело с
концом.
— Эй, удальцы! — крикнул он. — Коли сей же час отведете меня к государю, каждый получит по
мешку золота и дворянскую грамоту! В том даю вам свое княжеское слово!
Басистый крякнул, засопел.
— А я не слушаю, — сообщил робкий.
— Иль вам царь Дмитрий Иоаннович не люб? Плохо вам при нем живется? — гнул свою линию
Ластик.
— Царь хороший, — согласился бас. — Неча Бога гневить.
Тенорок повторил:
— А я не слушаю.
— Выпустите меня — станете царевыми спасителями. Честь обретете и богатство. А не выпустите,
Дмитрий всё одно бояр-смутьянов одолеет. И тогда вы будете тати и воры. Знаете, что с татями-то
бывает?
Ах, время, уходило время!
— Может, выпустим, а, Микишка? — неуверенно сказал жидкоголосый. — Татям руки-ноги рубят,
а после головы. Я видал, о прошлый год. Ух, страшно!
Ластик так и застыл. Если уж непреклонный Тенорок заколебался, есть надежда!
— Я те выпущу! — рявкнул Бас. — Срубят голову — значит, промысел Божий. А ты, вор, язык
прикуси!
От отчаяния Ластик аж зубами заскрипел.
Попробовал еще поуговаривать, но густоголосый пригрозил связать и засунуть в рот кляп.
Что делать? Что делать?
Думай, приказал князь-ангел собственной голове и, чтобы помочь ей, дернул себя за волосы.
Голова честно постаралась, мозги так и заскрипели. Может, что-нибудь полезное и удумали бы, но в
это время за дверью темницы раздались легкие шаги, и звонкий запыхавшийся голос крикнул:
— Ну-ка, кто тут? Антипка, Микишка? Отворяйте живо!
— Не велено, Соломонья Власьевна. Боярин запорет.
— Ништо! Скажете: он ангел, на небо улетел. Батюшка, конечно, вас выдерет, но не до смерти. Что
с вас дураков взять. А коли меня ослушаетесь — я вас точно со свету сживу. Не нынче, так после. Иль
не знаете, кто в доме хозяйка?
Ластик замер, боясь и вздохнуть. Неужели у нее получится?
— Ой, боязно, — прохныкал Тенорок-Антипка. — И так лихо, и этак. Что делать-то, Микиша?
Бас решительно ответил:
— Спасать надо царя-батюшку, вот что. Нам за то награда будет. Слыхал, что князь-ангел говорил?
А не спасется государь — на всё воля Божья. Пущай батогами бьют. Ты уж замолви слово, боярышня,
чтоб полегче секли.
— Замолвлю-замолвлю. Открывайте!
Ай да Соломка! В минуту управилась!
Загрохотала дверь, Ластик прищурился от света факелов на двух мужиков с боевыми топорами
через плечо — один здоровенный (наверно, Микишка), другой плюгавый.
Княжна бросилась Ластику на шею, затараторила:
— Не могла я раньше, Ерастушка. Меня тоже заперли, в светелке, и холопов приставили, да еще
трусливей, чем эти. Пока батюшка со слугами со двора не ушел, никак не выпускали.
У Ластика засосало под ложечкой.
— Так они уже в Кремль пошли? Давно?
— С полчаса.
— А доктор что? Ну, англичанин, Кельин?
— В думной каморе, с Шарафудиным заперся.
— Туда, скорей!
Он рванулся к дому, сам не зная, что будет делать. Как в одиночку совладать с бароном? Да там
еще душегуб Ондрейка!
И все равно — нужно попытаться спасти Камень, даже ценой собственной жизни. Иначе потом до
конца дней будешь чувствовать себя подлецом и трусом.
Еще ничего толком не придумав, Ластик взбежал на крыльцо и вдруг застыл.
Со стороны Кремля донесся приглушенный звон колокола — частый, тревожный. Так на Москве
извещают о пожаре.
Началось!
— Господи! — перекрестилась Соломка. — Сейчас стрельцы тушить побегут, царь без охраны
останется…
Если немедленно рвануть во дворец, еще можно успеть вывести из капкана Юрку и Марину. От
Фроловских ворот, через которые сейчас входят заговорщики, до царского терема не ближе, чем
отсюда.
Ластик метнулся влево, потом вправо, опять влево.
Шли секунды, а он никак не мог решиться, кого спасать — друга или Россию?
Позволишь доктору терзать Райское Яблоко — будет страшная война или эпидемия. Это ужасно.
Бросишься спасать Камень — предашь друга, а на свете нет ничего хуже.
Мозг звал скорей бежать в думную камору, сердце подгоняло: в Кремль, в Кремль!
Что такое жизнь двух человек, даже если это друзья, по сравнению с Большой Бедой? — сказал
себе Ластик.
И, придя к этому здравому, совершенно логичному выводу, поступил прямо противоположным
образом: кубарем слетел с крыльца и побежал к тыну — туда, где между бревнами был лаз.
— Жди! — бросил он Соломке. — Я скоро вернусь!
Барон говорил, что на подготовку Трансмутации ему понадобится час, а то и два. Если Келли
управится за час, всё пропало. Если провозится два, есть надежда успеть.
— Не надо, Ерастушка! Не возвращайся! — закричала княжна. — Тебя тут убьют!
— Княже, попомни про награду-то! — басом прогудел плюгавый стражник.
Второй, косая сажень в плечах, пискнул:
— Ага, не позабудь!
