Алексей Яковлевич Корепанов
Стрельба в горах
Кого там видели одновременно в нескольких местах: Сен-Жермена? Калиостро? Антихриста из
пророчества Даниила Андреева?..
Не Калиостро я, нет. И не Сен-Жермен. Но как же тогда, почему же тогда?.. Двойник объявился?
Или брат-близнец, о котором мне неведомо?
Стою возле серой Мишкиной «иномарки», мимо снует городской люд, октябрьское солнце уже не
то, но все-таки тщится доказать, что не все пропало, что еще повоюем… Мишка бьет ладонями по
рулю, Мишка недоуменно качает головой и недоуменно смотрит на меня, как на фокусника. Мишка,
вечно спешащий по своим коммерческим делам, затормозил здесь из-за меня – и теперь я стою и
смотрю на него. Тоже недоуменно. Потому что Мишка уже успел сказать, что только что встретил
меня кварталах в десяти отсюда, садясь в свою «иномарку» у банка. От банка Мишка гнал по прямой,
не давая никому себя обойти (клиент ждал!) – и вот опять увидел меня. Я шел ему навстречу по
забросанному опавшей листвой тротуару. А ведь обогнать его я никак не мог – это говорит Мишка и
вновь недоуменно качает головой.
– Обознался? – неуверенно спрашиваю я.
– Как так обознался?! – вдруг взрывается Мишка. – Третий день ни глотка, даже пива. Мы же с
тобой поздоровались там, возле банка. Обознался! У меня пока крыша не едет.
Я пожимаю плечами. Я понимаю, что не могу быть одновременно в разных местах. И Мишка это
тоже понимает.
– Ладно. – Он срывает «иномарку» с места, унося свое недоумение.
А мое остается со мной.
И не только недоумение. И даже не столько недоумение. Со мной остается смутная тревога, она
серой дымкой колышется в глубине, выдавливаясь из бездонных ущелий подсознания, и в этой серой
дымке проступают едва уловимые неузнаваемые образы, которые, быть может, проявлялись уже в
моих снах, да так и не проявились – и растворились при пробуждении.
Смутная тревога как-то связана с тем, что я услышал от Мишки. К добру ли появление двойника?
И дело, в общем-то, не в двойнике – мало ли что могло почудиться третий день не пьющему Мишке! –
а дело в том, что мои внутренние сущности, мои многочисленные, разбросанные по ущельям
подсознания «я-я-я» знают что-то такое, чего еще не постиг я-внешний, отгороженный от глубин.
А если попробовать пусть не преодолеть барьер, но хотя бы отыскать щелочку, попытаться хоть
что-нибудь разглядеть, хоть что-нибудь услышать?.. Уловить хотя бы намек на направление
дальнейших своих действий. Поиграть с внутренними «я» в слова-образы, в словообразы, и методом
«холодно-теплее-горячо» нащупать-таки подсказку…
Но где?.. Шуршат под ногами прохожих листья; волнами, повинуясь однообразной игре
светофоров,
накатывается
автомобильно-троллейбусный
гул;
вразнобой
хлещет
музыка
из
разноцветных будок господ коммерсантов. А хорошо бы – тишину; пусть даже подобие тишины…
Что ж, такое желание вполне осуществимо.
* * *
Сижу за столиком в маленьком кафе. Толстое оконное стекло – как стенка аквариума, в котором
утонул шумный уличный мир. В углу кто-то задумчиво, отрешенно изучает наполненный до краев
стакан с водкой – то ли заряжается, то ли после вчерашнего «встает на нейтрал». Пусть себе
медитирует, лишь бы не лез с разговорами.
Ну что, погрузимся, попивая кофе, в мир свободных ассоциаций? Поиграем, избудем тревогу,
извеем серую дымку… Приступим, с Богом…
«Окно… Что приходит на ум в связи с окном? Рыбы. Ну, это ясно, ведь окно – это стенка
аквариума. Пойдем дальше. Кофе. Хороший, крепкий кофе… Сигарета. Конечно – понятия
неотделимы друг от друга, как полюса магнита. Сначала кофе, потом сигарета. Кофе – сигарета –
февральская Ялта с дождем, растрепанное море… Покрытые ледяной коркой склоны… Море, теперь
уже летнее, плоский остров под солнцем… Джарылгач… – медузы – чайный гриб в большой банке на
кухонном столе… Девушка в красном плаще (там, за окном, в уличном мире) – аэропорт – облако,
похожее сбоку (пролетаю мимо) на профиль Пушкина… «Александр Сергеич, не езжайте – вас
убьют…» Еще дальше, за новыми ассоциациями. Перевернутая лодка на берегу пруда в онемевшем
безветрии парка… Белый «жигуль» за окном – Мишкина «иномарка» – двойник… Двойник – зеркало –
Алиса… Чеширский Кот… «Чем шире рот, тем чеширей кот…»
Пью кофе, перебираю образы, скольжу по цепочкам, а они ветвятся, разбегаются в стороны
многочисленными переходами необъятного лабиринта, уходят в просторные освещенные залы и в
бесформенные проходные каморки, где стены скрыты неподвижной пеленой, в подземные пещеры и к
застывшим озерам с бледными лицами утопленниц у самого дна… Сдвигаются и расползаются
пласты, дробятся, рассыпаются стеклышками разбитого калейдоскопа, и воссоздаются бесконечной
мозаикой, витражами, местами – ярко, местами – потусклее…
Некто в углу медитирует уже над вторым стаканом. И я тоже – над чашкой кофе.
«Прокуренный тамбур… Звезда над водой… Мокрое шоссе… Переполненный зал… Костер в
ночном лесу… Зеркало – двойник – зеркало… Зеркало поперек равнины… Зеркало поперек мира…
Зеркало на стене прихожей, над полкой, а на полке телефон… Телефон – «Вы ошиблись номером» –
ночные звонки – «Более подробно можно узнать, позвонив нам по телефону. Наш номер…» Будка
телефона-автомата без стекол – (землетрясение, упавший со стола аквариум, рыбки среди осколков,
разбитое зеркало на полу) – комната с треснувшими зеркалами, и в них отражаются телефонные
аппараты… Снова будка телефона-автомата в начале длинного темного бульвара… Зеркало – будка –
Вера… Стоп! Вера. Всё».
Возвращаюсь в реальность. Допиваю кофе и выхожу под октябрьское солнце, в прозрачный день.
Понимания пока нет, но дано направление. Внутренние мои «я-я-я» наперебой уверяют меня, что
направление верное. Что ж, посмотрим…
* * *
Оказалось, что я не забыл ее номер. Оказалось, что я все время хранил его на какой-то темной
полочке памяти. И вот извлек на свет. Через два… нет, почти через три года, через три года после
того последнего разговора, который как-то сам собой вдруг исчерпался, иссяк («разговор исчерпался
вдруг – ненужный – и остался в объятьях вьюг – недужный») и мы ушли от той скамейки на бульваре,
каждый в свою сторону – две единицы, так и не ставшие двойкой, два человека, сблизившиеся на
короткий срок, как две лыжни… Но лыжни разошлись в глубине холодного зимнего леса.
Набираю номер, вслушиваюсь в далекие гудки, а за спиной все тот же жесткий шорох листьев под
ногами прохожих и эхо разухабистой музыки.
– Слушаю. – Далекий голос. Все тот же голос…
– Здравствуй, Вера…
Только сейчас спохватываюсь, что совершенно не продумал разговор. Собственно, что я хочу
узнать или о чем сообщить? Не заявлять же, что внутренние мои «я-я-я» уверены в безупречности
метода свободных ассоциаций и убедили меня-внешнего в правильности моих действий… Зачем
нужен мне этот звонок? «Зеркало – двойник – Вера…»
Слова Веры вмиг отсекают все сомнения.
– По-моему, мы уже виделись сегодня, – говорит Вера, и я чувствую усмешку в ее голосе. Теплую
усмешку. – Ты что-то забыл мне сказать?
Понимание грохочет в мои двери.
– Да нет, я просто…
Вера смеется далеким смехом.
– Ладно, подробности расскажешь, когда придешь. – Она кладет трубку.
А я продолжаю стоять с трубкой в руке.
«Зеркало – двойник – Вера…» Понимание готово ворваться в мой дом. Отражение! Отражение…
Мое… Или я – его?..
* * *
Дом, в котором живет Вера, – обычная девятиэтажка с потеками на серых стенах. Несколько деревьев,
многочисленные крышки погребов, сломанные качели… Сижу на бортике песочницы. Жду его
возвращения. Хочу увидеть его. Поговорить с ним.
А ведь он почему-то не пришел ко мне. Он почему-то пришел к Вере.
Не желал встречи со мной? Чего-то опасался?
Зеркало… Нет, отнюдь не зеркало. Вот оно – истинное понимание! Наконец-то добрался до дна…
Мир по сути своей симметричен, и есть иная Вселенная, во всем подобная нашей, Вселенная по ту
сторону оси; и в той, иной Вселенной, стоит такая же исполосованная потеками девятиэтажка,
нависая над неуютным двором с серыми крышками погребов, там так же шуршат по асфальту сухие
листья, и такое же октябрьское солнце висит над телевышкой, вонзившейся в холодную вышину. Там,
по ту сторону незримой оси, существует каждый из нас, живущих на земле…
Почему? Потому что симметричные системы обладают меньшей энергией, чем ассимметричные, а
значит – более устойчивы. Закон симметрии – один из основных законов мироздания, того
мироздания, что существует и по эту, и по ту сторону оси.
Вот что, оказывается, скрывали от меня-внешнего мои многочисленные внутренние «я-я-я»… И
потому так быстро пришло прозрение – ведь я уже давно знал все это, знал там, в глубине, но
глубинное мое знание не добиралось до поверхности, не выплескивалось на берег осознанного,
оставаясь потенцией, кругами от камня, который еще не бросили в воду…
А он-я по ту сторону всеобщей оси сумел ухватить это знание и совершил то, чего не постиг еще я-
здешний: он-я сумел перебраться из своего мира в другой, лежащий за осью. В мой мир.
Но тогда, выходит, нет полной, «жесткой» симметрии, охватывающей все процессы по обе стороны
оси? Выходит, мы с ним хоть немного, но разные, коль он обрел знание раньше меня и совершил то,
чего не совершил я? Выходит, допустимы отклонения?.. И не тем ли он занят сейчас в моем мире, что
бродит по улицам, стараясь отыскать эти слабинки в невидимых нитях, связывающих каждую пару в
обоих мирах? Тополь вместо дуба в сквере за мостом… белые, а не красные розы на площади… груда
развалин на месте снесенного позавчера старого купеческого дома на набережной, снесенного ЗДЕСЬ,
а ТАМ пока что уцелевшего…
Единое тело Мира, две беспредельные сферы, разделенные перегородкой, сквозь которую,
оказывается, все-таки удается проникнуть… И можно расширить древний принцип оккультизма: «как
вверху, так и внизу», можно сказать по-иному: «как ЗДЕСЬ, так и ТАМ». Не случайно в своем поиске за
чашкой кофе я натыкался на зеркало. Образ неточный, но давший возможность добраться до истины.
* * *
Прохаживаюсь вдоль подъездов. Жду. Солнце уже скрылось за крышей, и во дворе, в тени дома, сразу
стало холодновато. Из окна первого этажа, раздвинув занавески, за мной настороженно наблюдает
старуха с обмотанной платком трясущейся головой. И такая же старуха (или не совсем такая? в
другом платке?) сидит у окна там, за воображаемой осью… Хожу… Жду…
…Он вышел из-за угла, совсем близко от меня, и я сразу узнал его. Узнал… себя. Хотя он, конечно
же, немного отличался от моего отражения в зеркале – ведь он все-таки не был моим отражением; он
был мною-из-за-оси.
Остановился. Сделал шаг назад. В глазах – растерянность и беспокойство.
– Подожди, – говорю я и приближаюсь к нему. – Что-то не так? Боишься, что мы с тобой взорвемся
при соприкосновении?
Он молчит.
– Ну как, удалось найти слабинки? – спрашиваю я, не решаясь все-таки дотронуться до него.
– Не в этом дело, – наконец отзывается он, и я слышу чужой голос (ну да, я ведь никогда не
слышал себя со стороны). – Возможно, нам нельзя встречаться… ни здесь, ни там…
– Поэтому ты – к Вере, а не ко мне?
Он молча кивает.
– Но ты же видишь – мы с тобой здесь стоим, а мироздание и не думает рушиться на наши
головы. – Я улыбаюсь. – Мы с тобой всего лишь две незаметные пылинки, и не нам потрясать основы.
Это же не в горах стрелять – никакой лавины не будет…
Я понимаю теперь его беспокойство, но не склонен разделять его. Наша встреча по одну сторону
оси не может нарушить всеобщую симметрию Вселенной столь основательно, чтобы грозить какими-
то мировыми катаклизмами. Слишком ничтожны я, он, мы оба вместе по сравнению с непостижимым
в своей сложности и мощи Универсумом…
Мы почти одновременно протягиваем руки и касаемся друг друга…
И – ничего. Вселенная не дала даже легкого крена, мир не дрогнул, не пошел вразнос.
– Ну вот и порядок, – опять улыбаюсь я. – Ты меня научишь пересекать ось?
Он вновь кивает и тоже улыбается.
Все по-прежнему. Как всегда этой порой, тонко звенят в глубине своих воздушных норок
печальницы-плериарии. Упорно карабкаются вверх по наклонным плоскостям среднего уровня
лиловые таскуны, то и дело исчезая в разноцветье танцующих выбросов. Подрагивают уплывающие
столли.
И в вышине над нами привычно брызжет лучами огромное зеленое светило.
– Все в порядке, – повторяю я, и он согласно раздувает крайний загубник…
Украина, г. Кировоград
