Стефания Гродзеньская
ПОДВИГ ТОМАША КОТЭКА
Перевел с польского В. Оболевич.
Рис. Е. Мешкова.
ноша Томаш Котэк уступил в трамвае место какой-то старушке. Это
радостное известие облетело всю Варшаву, и я, немедленно вооружившись репортерским блокнотом,
поспешил к месту жительства Томаша.
Долго искать его дом не пришлось: собравшаяся на улице огромная толпа чествовала героя.
Я с трудом пробилась через стену милиции, охранявшей спокойствие рыцаря вежливости.
Специально созданное бюро выдало мне пропуск на завтра. Сегодня добились аудиенции только
иностранные делегаты, представители польского радио и кинохроники.
Рано утром следующего дня я с трепетом ожидала своей очереди на прием к Котэку.
Наконец я предстала перед лицом самого Котэка.
Освоившись с треском фотоаппаратов и светом рефлектора, я с волнением устремила взор на
великого соотечественника. На первый взгляд его можно было принять за обыкновенного подростка.
Но, присмотревшись внимательнее, я совершенно ясно различила бесспорные признаки благородства,
светившегося в каждой черточке его лица.
При виде меня герой вздохнул:
— Опять интервью…
— Прошу вас, расскажите, пожалуйста, как вы совершили подвиг, — робко попросила я.
— Хорошо, слушайте. Буду краток… Первого января я проснулся с каким-то странным желанием
сделать что-нибудь прекрасное. Я сказал себе: «Томаш Котэк! Начни Новый год геройским поступком,
который надолго останется в благодарной памяти современников!»
— Вы… Вы так и сказали? — прошептала я, дрожа от восторга.
— Это так же точно, как если бы пани сама слышала меня в ту минуту… Я вышел на улицу с
твердым решением — не возвращаться домой, пока не сдержу слова. Ах, как я мечтал о том, чтобы
какой-нибудь ребенок бежал прямо под автомобиль, а я бы спас его и, может быть, рядом
распластался трупом! Я пошел к трамвайной остановке в надежде, что судьба позволит мне проявить
клокотавшие вот тут, — он указал на галстук, — добрые чувства. Подошел трамвай…
— Какой трамвай? Вы не могли бы припомнить?
— Никогда в жизни не забуду. Это был восемнадцатый номер, — ответил Котэк сдавленным
голосом. Овладев собой, он продолжал: — В трамвае было тесно. Вдруг какой-то гражданин встал и
начал пробираться к выходу. Я не растерялся. Бросился к освободившемуся месту и, после короткой
борьбы с другими пассажирами, захватил его. И тут я заметил старушку…
Репортеры, прибывшие на пресс-конференцию, затаили дыхание. Котэк, погруженный в собственные
мысли, проговорил:
— Нет, я бы, конечно, не обратил внимания на столь обыденное явление. Подумаешь — старуха!
Но внутренний голос закричал во мне — вот здесь. — Он указал на пуговицу на рубашке. — «Томаш
Котэк! Ты жаждешь подвига — так лови же мгновенье!» Все последующее происходило как во сне… Я
не знаю… это было… это случилось… Ах, прошу извинить меня, но я волнуюсь, и мне трудно
говорить…
Он вытер нос и напился воды. В комнате воцарилась мертвая тишина. Репортерские перья
замерли.
— Тогда, — закончил Томаш, — я уступил ей место.
Раздались аплодисменты.
— О, как это необыкновенно и трогательно! — воскликнула я, едва не лишаясь чувств. Собрав
последние силы, я робко спросила: — Расскажите, пожалуйста, как это произошло?
— Я встал и сказал: «Садись, бабка!»
Крупные слезы покатились по моим щекам. Я была растрогана и дрожала. Мужчины рыдали.
