Ахмед Надим Касми
МАЛЫШ ПОКУПАЕТ ГРИФЕЛЬНУЮ ДОСКУ
Перевел с урду И. Борисов.
Рис. Г. Калиновского.
аленький Азиз, положив на голову потрепанную сумку с книжками, медленно
брел в школу, напевая себе под нос:
Хвала всевышнему, который создал мир!
Какую землю сотворил он!
Какое небо!
Но вот он остановился и принялся внимательно разглядывать землю. Потом, придерживая обеими
руками сумку, взглянул вверх. В чистом небе парили коршуны. Малыш хотел улыбнуться, но,
увлеченный своими мыслями, забыл это сделать.
Какую землю сотворил он!
Какое небо!
Положив палец в рот, он задумался и побрел дальше. На пути ему встретилось стадо. Азиз прижался
к стене дома, испуганно поглядывая на каждого проходящего буйвола. Неожиданно взгляд его упал
на белые, словно мраморные, копытца молодого буйволенка. Малыш посмотрел на свои грязные
ноги, которые торчали из старых штанов, как сухие палки, и подумал: «Если я повстречаюсь когда-
нибудь с богом, то сначала поздороваюсь с ним — учитель всегда говорит, что со старшими нужно
здороваться, — а потом скажу: „Ноги очень плохо устроены. Человек много ходит, много бегает, часто
натыкается на камни. И как тогда больно бывает! Дал бы ты, бог, человеку на ноги копытца — ну,
хотя бы такие, как у буйволенка“…»
Подумав так, малыш пошел дальше. Теперь навстречу ему попался Мушки, первый богач в
деревне. Он ехал на лошади, английские сандалии его сверкали на солнце, как зеркало. Азиз
посмотрел на ноги богача — они были чистые и белые, как молоко. Мальчик снова взглянул на небо,
как бы желая вернуть обратно свою молитву. «Такие чистые ноги! Что перед ними копытца! Но ведь я
тоже человек. Почему же мои ноги грязные?» Для детского ума это был слишком сложный вопрос.
Занятый своими мыслями, не видя ничего перед собой, Азиз продолжал медленно брести по
дороге. Вдруг он споткнулся о большой камень. Сумка его отлетела далеко в сторону, из большого
пальца правой ноги побежала кровь. Малыш заплакал и хотел было громко закричать, но увидел
учителя, который, стоя на веранде, подбрасывал в руке кусочек мела. Крик застрял у Азиза в горле, и
он проглотил его, как горькое лекарство. Посыпав ранку землей, он потянулся к сумке. Вот несчастье:
разбилась грифельная доска!
И больше не в силах сдержаться, Азиз заплакал горько, навзрыд.
— Не плачь, не надо! — сказал учитель. — Я не буду тебя ругать. Сегодня ты будешь решать
задачи на бумаге. А завтра купишь новую доску. Купишь лучшую, чем эта, — железную, как у Асгара.
«Как у Асгара! — подумал Азиз. — Но у Асгара отец большой человек. Он старший над всеми
патвари![9] А мой отец косит траву для коров и овец патвари и лесника. Железная доска! Она ведь
дорого стоит. А денег дома нет. Даже мяса не покупают. Что теперь будет?..»
Когда Азиз увидел мальчишек, появившихся во дворе, сердце малыша забилось от гордости:
учитель взял его за руку! Все смотрели на мальчика с явным уважением — ведь его утешал сам
учитель!
…Усевшись на скамью, Азиз принялся извлекать из сумки кусочки доски. Он делал это так, будто
вынимал частички своего сердца.
Один большой осколок он положил рядом с собой, остальные бросил далеко в кусты. Учитель
писал на доске задачу, а взгляд Азиза был прикован к этому осколку, края которого были остры, как
лезвие ножа. Потом он повернулся и посмотрел туда, где сидел Асгар, на его новенькую доску, к
которой была привязана маленькая, величиной с кулачок, губка. Азиз с отвращением взглянул на
свой осколок, плюнул на него, растер рукой и принялся решать задачу.
Но вот кончились уроки, и Азиз, понурив голову, пошел домой. Неподалеку от дома он увидел
отца, который нес сено для патвари. Малыш даже вспотел от волнения. Ему казалось, что острые края
осколков грифельной доски вонзились в его тело.
— Ну что, сынок, — спросил отец, — кончились, уроки?
— Да, папа.
Когда Азиз сказал «папа», у него сдавило горло, но он притворился, будто закашлялся.
— Придешь домой, порешай задачки.
«Доска сломалась», — хотел было ответить Азиз, но, взглянув на большую, всю в мозолях руку
отца, промолчал.
— Ты слышал? — Отец снова повернулся к нему.
— Да, папа.
Отец направился к дому патвари, а Азиз — домой. Увидев мать, он не выдержал и расплакался.
— Что случилось, сынок? Сядь, не плачь, пусть твои враги плачут! — Мать ласково погладила
сына по головке. — Что же случилось?
— Мама, у меня доска сломалась!
Мать, опираясь о стену, с таким видом опустилась на землю, как будто ее недостойный сын
бросил в реку все состояние, заработанное за долгую жизнь.
Плачущий Азиз, оттопыривая губы, упрашивал мать:
— Мама, не говори отцу!
Мать тихо спросила:
— Что же ты, задачи в уме решать будешь?
«Если бы можно было решать задачи в уме, то разве бы я плакал? — думал Азиз. — Как этого не
понять? Да, если бы мама была грамотной, она бы это знала!»
В этот день Азиз не просил у матери ни гура[10], ни зажаренного в масле проса. Он не пошел
играть ни в лапту, ни в прятки. Напарник Азиза остался один, и его начали выгонять из круга. Какой-
то догадливый мальчуган поддразнил его:
— Эй, друг! Ты пожалей Джидже[11], у него доска сломалась.
Мать, сидя у тагана, нарезала овощи и складывала их в оловянную кастрюлю.
Валяясь на кровати, Азиз читал рассказы о зайце и черепахе. Он все время злился на зайца:
— Какой этот заяц беззаботный, ну прямо как… — Азиз не находил сравнения. Вдруг у него
заблестели глаза. — Как я!
Потом Азиз так рассердился на себя, что ему захотелось умереть, спрятаться глубоко под землю.
Он уже не плакал бы о своей смерти, а радостно побежал бы в школу…
Стемнело. Послышался голос матери:
— Джидже! Иди сюда. Все стынет.
— Мама, та моя доска, что сломалась… — начал было Азиз.
— Когда? — Но это спрашивала не мать. К нему шел отец. Взгляд его не обещал ничего
хорошего. — Когда ты ее сломал?
Азиз снова подумал о том, как хорошо было бы сейчас лежать в могиле, глубоко под землей, но
отец дал ему шлепка и этим прервал его мысли. Азиз расплакался. Он так плакал, что это начало
доставлять ему удовольствие.
— Замолчи, а то добавлю! — сказал отец.
И Азиз замолчал.
— Сломал доску и еще плачешь. Ходишь, как слепой, ничего не видишь. Вечно на небо глазеешь.
Блаженный какой-то!
«Блаженный! — подумал мальчик. — Как ругается! Если бы это был не отец, я бы его восемнадцать
раз обругал».
Когда отец ушел, Азиз пододвинулся к матери и таинственно спросил:
— Амми! Кого называют блаженным?
— Того, кто думает только об аллахе. Друга аллаха.
«Но быть другом аллаха — это великое дело!» — подумал озадаченный мальчуган.
На следующий день, когда Азиз проснулся, у кровати стоял отец.
— Встал? Отшлепал бы я тебя, бездельник… На вот, возьми четыре аны[12]. Бери. Пойдешь в город
и купишь себе новую грифельную доску. Вернись к началу занятий. Понял?
Азиз встал с кровати и почувствовал, что сердце у него готово выпрыгнуть от радости. Губы его
дрожали, глаза блестели, ноздри раздувались. Малыш схватил монету и уже бросился было бежать,
когда услышал голос отца:
— Эй, блаженный! Надень туфли! У тебя что, голова пошла кругом?
Азиз, не оборачиваясь, пощупал голову: не перевернулась ли голова? Иначе что ж тогда значит:
голова пошла кругом? Он опять пощупал голову и успокоился: она была на прежнем месте. Мальчик
удивился: почему же тогда отец говорит неправду?
Надев туфли, Азиз побежал в поселок, который находился в миле от деревни. Монету он положил
в карман шерстяной жилетки, одетой под рубаху, и крепко прижимал карман рукой. По дороге
несколько раз нащупывал монетку — она по-прежнему спокойно лежала в кармане. А в лавке его
ожидала новая доска! По дороге он присел немного отдохнуть. Внезапно из кустов вышел Асгар. В
руке он держал свою новую доску, к которой была привязана маленькая, величиной с кулачок, губка.
Железная доска! Азиз снова тронулся в путь. Лавки на узких улочках поселка уже открылись. Азиз
хорошо знал тот дукан[13] где продавались доски. Вот и толстый торговец с огромным животом,
покоящимся на коленях.
Дрожащий Азиз приблизился к торговцу и спросил так, как будто хотел купить весь товар:
— Доски есть?
— Есть, мальчик, — ответил тот, лениво отгоняя мух, жужжавших у его живота.
— Покажите, лала-джи…[14]
Лавочник оперся руками о землю, пытаясь подняться. Он долго кряхтел. Азиз нетерпеливо позвал:
— Лала-джи!
— Сейчас, брат, сейчас. — Торговец наконец встал и выложил перед мальчиком десять —
пятнадцать досок.
— А железные есть?
— Они все железные, мальчик.
— Сколько стоят?
— Всего три аны, дорогой.
Значит, останется еще одна ана! Азиз даже покраснел от удовольствия. Нос, лоб, подбородок —
все покрылось капельками пота. Ему казалось, что вот-вот он сейчас куда-то полетит вместе с
дуканом.
— А губки есть?
— Есть.
— Сколько стоит самая большая?
— Четыре пайсы.
Азиз чуть не запрыгал от радости. Он хотел обнять купца и спеть ему песенку. Но, посмотрев на
его огромное брюхо, перевел взгляд на свой приросший к спине тощий живот и замолк. Малыш
пододвинул к себе драгоценную покупку, поднял полу рубахи и сунул руку в карман жилета. И —
похолодел: монеты не было, она выпала по дороге…
