Погода опять изменилась
Мария Галина Послесловие переводчика
Истории с продолжением (в самых разных жанрах) существуют, сколько человечество себя помнит. И
если мы возьмем такую сравнительно новую ветвь, как научно-фантастическая литература, мы
увидим примерно ту же закономерность, что и повсюду, — то есть — продолжения органичные,
естественно вытекающие из замысла и сюжетных ходов первой части повествования, и продолжения,
написанные, так сказать, по поводу. С крупными составными вещами, скажем, с трилогиями (как в
данном случае), дело обстоит еще сложнее, поскольку вещь большого объема предполагает
тщательную разработку вымышленного мира и соблюдение условий игры — вплоть до мелочей, ведь
именно достоверность деталей обеспечивает доверие читателя. В первом приближении НФ трилогии
можно классифицировать следующим образом:
— Вещь изначально замышлялась как эпопея и разбивается на части лишь композиционно. В этом
случае автор создает достоверный и тщательно разработанный мир, однако сюжет всех частей
повествования лежит в рамках одной коллизии (Толкиен — Властелин Колец).
— Сюжеты всех частей изначально независимы друг от друга, и каждая часть трилогии
представляет собой законченное произведение, однако присутствуют некоторые сюжетные
пересечения за счет общих для всех частей действующих лиц и описываемых событий, и потому вся
трилогия не противоречива (Ж. Верн — Дети капитана Гранта, — 80 000 км под водой, —
Таинственный остров).
— Все части трилогии объединены одними и теми же действующими лицами, однако их
характеры развиваются во времени так, что продолжение фактически превращается в жизнеописание
героев от их появления на страницах первой книги, вплоть до гибели. (А. Стругацкий, Б. Стругацкий
— Страна багровых туч, — Путь на Амальтею, — Стажеры). В этом случае и автор и читатель
взрослеют вместе со своими героями и переход из сюжета в сюжет скорее является переходом из
одного состояния в другое.
Иногда мир, созданный автором, столь ярок и тщательно разработан, что просто грех
ограничиваться одним-единственным произведением в рамках заданных декораций
— «прогрессорский» цикл тех же Стругацких, футурологическая эпопея Хайнлайна.
— И, наконец, последний случай, зачастую вытекающий из предыдущего. Продолжения возникают
тогда, когда автору удается создать цельный, убедительный и сложный мир — но один-единственный
раз. Как правило, такая вещь пишется, как независимое, сюжетно замкнутое одиночное произведение,
в котором каждое слово, каждый символ имеют свое собственное место, даже при том, что созданный
автором мир может быть и не проработан полностью — «Довольно с вас. У вас воображенье в минуту
дорисует остальное!» — и каждый читатель достраивает силуэтный набросок так, как это удобно ему,
тем самым принимая участие в со-творчестве.
Вещь выходит в свет, оценивается по заслугам и приобретает известность, по праву занимая свое
место в «лавке миров». И тут выясняется, что создать иной, но такой же убедительный мир, автор
почему-то не способен. Может быть потому, как писал еще Лев Шестов, что творчество — процесс
настолько болезненный, что творец, щадя себя, часто предпочитает использовать еще и еще раз уже
наработанное, а мы, люди со стороны, не слишком задумываясь о причинах такого «возвращения на
круги своя», называем это верностью теме или творческому приему. В случае с НФ-миром развитие
сюжетов с продолжением может произойти следующим образом:
И когда такой автор начинает свой мир разрабатывать, уточнять, созданный мир обогащается
множеством достоверных и убедительных деталей, за счет которых утрачивается достоверность и
убедительность целого. Вот этот-то процесс и можно проследить на примере трех вещей Майка
Коннера — «Собака-поводырь», «Загадочное место» и «К востоку от Луны».
Вся трилогия написана от лица одного и того же человека, которому автор в первой части
демонстративно не дает никакого имени (а имя, как известно, свойство сакральное), оставляя лишь
функцию — «собака-поводырь». Кстати, отмечу тут же, что в первой повести и народу — «чужакам»,
среди которых живет герой, тоже не дается никакого названия — «Они» и все, а земные имена,
которыми награждает герой своих клиентов, достаточно условны. Условны и описания неземного
ландшафта — «Дерево», где происходят события, представить себе очень сложно — город? гигантское
растение? И студия слепого иномирянина Генри, и его профессия — он художник, знаменитый
художник, — тоже описаны достаточно условно, и, в результате, перед нами разворачивается не
повесть, но притча. О доброте и взаимопонимании, о свободе и об обязанности. И о том, что
этические критерии сопоставимы у разных цивилизаций. И о том, что коллективизм, чувство
сопричастности к общему делу — огромный дар, но способность противостоять и тому и другому —
такой же дар. В результате мы видим хорошего человека — или даже двух хороших людей, считая
иномирянина Генри, — загнанных в безвыходную ловушку обстоятельств, двух сиамских близнецов,
которые не могут существовать порознь, но один все же остается в живых лишь потому, что находится
еще один брат, способный понять и принять его, пусть даже брат этот иной плоти и крови.
Достаточно для хорошей повести? Вроде бы да.
Однако за первой частью следует продолжение «Загадочное место». И сюжет первой части тут же
становится перевертышем, оборачиваясь иной стороной и приобретая тем самым иной смысл.
Наконец-то иномиряне обретают имя — летуны — и тут же отодвигаются от нас на задний план
повествования, оставаясь смутной бессловесной угрозой, неким Богом из машины, выполняющим по
ходу сюжета чисто функциональную роль. «Запад есть запад, восток есть восток и с места они не
сойдут» — пока не найдут нейтральную почву для соприкосновения, не впрямую, не лицом к лицу,
как в первой части, не через взаимопонимание и сострадание, а опосредованно, при помощи картины
погибшего Генри. Две расы не в состоянии понять друг друга (до этого двум отдельным
представителям этих двух рас в первой части автор подарил подобную возможность), но способны
иметь общие объективные ценности. В данном случае — Искусство и Религию. Представители
человечества держатся благодаря дружбе и взаимовыручке, вплоть до самопожертвования (поскольку
каждый человек в повести жертвует чем-то важным для блага ближнего своего), и это помогает им
оказаться сильнее коллективного сознания летунов (пожалуйста, обратите на это внимание,
поскольку в третьей части все опять будет иначе), героя автор тоже награждает именем — Дуг и,
кажется, утешением в Любви и Религии (все — с большой буквы). Занавес.
Третья часть. И тут контуры сюжета опять начинают расплываться, а персонажи — менять личины,
точно на костюмированном балу — и не даром через всю третью часть карнавал проходит как
сквозная тема. Но костюмированный праздник оборачивается хаосом и гибелью; книга, которую
читает герой, — видимостью жизни, в которой волей-неволей приходится принимать участие, сюжет,
похоже, сознательно перекликающийся с хэмингуэевской «Фиестой» — космической оперой; девушка,
подарившая герою — скажем так — надежду на лучшую участь — похотливой ханжой; ее отец-
священник — агентом спецслужбы Танзиса, — и (еще один перевертыш) агентом летунов; граф-посол
— агентом летунов — и (оп-ля!) снова отважным патриотом; сам герой из Дугласа почему-то
превращается в Патрика; мужественный писатель, агент сопротивления становится (оп-ля!)
последовательно — бездарностью, импотентом, агентом летунов, а потом снова защитником
человечества. Не за что уцепиться, не на чем сфокусировать взгляд. Прием «книги в книге» —
смешение одной условной реальности с другой, так полюбившийся нашим авторам, вносит в сюжет
еще большую (сознательно задуманную?) путаницу и в результате герои «Фиесты», ну ладно, «К
востоку от Луны» — бродят по гибнущему кораблю среди свихнувшихся пассажиров в карнавальных
костюмах. А самую кардинальную трансформацию претерпевают отношения — скажем так — землян
с летунами.
Попробуем разобраться в них отдельно, с самого начала.
В первой повести это — могущественный народ, намеренно оставленный автором без имени,
частью — птицы, частью — общественные насекомые, чья основная черта — это способность
генерировать эмоциональный фон, являющийся необходимым условием для нормального
существования Сообщества (или Сети — в буквальном переводе из «К востоку от Луны»). Главная
особенность летунов — их предельная зависимость друг от друга, нераздельность и отсюда —
частичное неприятие Человека, который способен брать, но не может давать, а еще вернее —
равнодушие к человеку, как к ущербному виду, признание лишь очень условной, вспомогательной его
роли. Злодеи? Нет, ни в коем случае, равнодушные, пренебрежительные — да, что, возможно, еще
обиднее, чем проявление любой эмоции, пусть даже и с отрицательным знаком. Самое страшное, что
может ожидать отдельного человека или все человечество — это попасть к ним в эмоциональную
зависимость, поскольку брать, не давая ничего взамен, — унизительно. Во второй части трилогии,
«Загадочное место» — это существа, жаждущие мести, враги, ненавидящие главного героя, но не
готовые расправиться с ним физически — т. е. не опускающиеся до самосуда, — и, как уже
говорилось, способные оценить искусство и религию. Тенденция противостояния двух рас в этой
повести усиливается, однако все события еще можно логически вывести из коллизий первой части.
Коллективной мощи уже в этой повести с успехом противостоит тепло человеческих отношений. В
третьей части летуны — коварный, хитрый, мощный враг. Манипулятор. Воинственный народ,
ведущий с человеческим племенем войну не на своей земле, не брезгующий использовать лучшие
побуждения людей в своих грязных целях (в данном случае привязанность героя к своему покойному
другу и клиенту Генри, творческие порывы писателя Джонсона, патриотизм графа и т. п.), держащий
под контролем (а что может быть страшнее для представителя западной цивилизации, чем потеря
свободы воли?) самых крупных представителей вражеской администрации, да еще — священника (а
притворялись, что уверовали и посещали его службы!), да еще — человека искусства (так и
непонятно, зачем). Словом, летуны представляют собой нечто ужасное, противное самой
человеческой природе (раз уж они могут вызвать и утихомирить панику, вдохновить писателя на
создание бессмертного шедевра и лишить его вдохновения, вызывать массовые галлюцинации и
самое омерзительное — плеваться зеленой пеной).
Неужели можно им противостоять? Да! Запросто! Человеческая разъяренная, испуганная,
съехавшая с ума толпа заткнет за пояс их хваленое Сообщество. Она покруче будет! И бедные
коварные создания, сбитые с ног (в переносном смысле) такой эмоциональной дубинкой, теряют
власть над своими жертвами Нарастающий ужас замкнутого пространства, действие загадочного поля
— обманки, позволяющие переложить на космический лад старину Хэма и еще раз поведать миру, что
человек — такой крутой парень, что со всеми может справиться, если его только разозлить как
следует. В результате, мотив ксенофобии, нарастающий от повести к повести, сыграл с автором
дурную шутку, ибо невозможно испытывать страх и недоверие к чужакам и благостную любовь — к
своим соплеменникам. Разграничение «свои-чужие» приводит к потере объективных критериев и
«общечеловеческих» — в данном случае «вселенских» этических норм. Правда, к сожалению, остался
в третьей части трилогии Коннера один приличный, мягкий человек, так что мир по-прежнему в
опасности.
А ведь так хорошо все начиналось в первой повести! Жаль, что закончилось именно так. Поскольку
ожидание страха страшнее самого страха, а ожидание чуда — лучше, чем само чудо.
