3 МИНУТЫ
Я проснулся без трех семь.
Как всегда, за три минуты до того, как зазвонит будильник.
Выглянул в окно. Ровно в семь Алексей со старшим сыном вышли из соседнего подъезда и
направились к машине. По ним часы можно было сверять!
Пиликнула автосигнализация. Хлопнула пассажирская дверь, через пару секунд дверь водителя.
Зажглись белые огни заднего хода, чередуясь с красными стоп сигналами. Машина вырулила на
дорогу, и в последний раз мигнув красными глазами, уехала прочь.
Прошло еще три долгожданных минуты. Но мы так условились, на всякий случай, вдруг они
зачем-то вернутся? Я судорожно сглотнул и замер в ожидании этих трех минут, пока не загорелся
мобильный.
СМС: «Приходи, мы ждем!».
Наспех накинув куртку на плечи, бегу сломя голову в соседний подъезд, озираясь, юркаю в
железную дверь, словно вор. Поднимаюсь на первый этаж. Направо. Квартира 40. Дверь для меня не
заперта. Аккуратно нажимаю дверную ручку вниз и приоткрываю дверь.
В квартире душно, после морозной улицы в лицо ударяет волна теплого воздуха и разнообразных
запахов: пахнет ребенком и мамой, домом, теплом, уютом, молоком, стиранными пеленками. Из
комнаты слышу как агукает малыш.
Скинув куртку на пол и стянув ботинки потихоньку вхожу в комнату.
Она сидит на краю дивана и держит в вытянутых руках младенца, обхватив его ладонями под
мышками, что-то негромко говорит ему на его бессвязные детские лопотания. Его еще слабенькие
ножки ерзают, упираясь в ее бедра, топчут подол халата, пока он не спадает с колен, обнажая ее
плотные белые ноги.
Я судорожно сглатываю, ощущая как скользнул под кожей горла кадык и сгибая ноги в коленях
сажусь на пол, опираясь об открытую межкомнатную дверь. Она видит меня, но делает вид, словно
меня нет в комнате, а малышу и вовсе нет до меня никакого дела. Ведь он голоден и требует молока,
в его голосе уже слышатся капризные нотки.
— Сейчас, сейчас миленький, — нежно произносит его мама, и, бросив на меня быстрый взгляд,
убирает с лица выбившуюся прядь волос. Она освобождает от халата правое плечо, стягивая его до
локтя, пока не показывается круглая, налитая молоком молодая грудь, с большим, бледно-розовым,
местами покрытым вздутыми венами, ареолом. На кончике соска уже набегают, цедятся
нетерпеливые капельки молока, и срываются вниз, куда-то под халат.
Она кладет младенца на предплечье, и подносит его пухлые губки к соску. Едва ощутив запах,
младенец затихает и уже сам тянется, втягивая жадным ротиком крупный сосочек себе в рот. Она
легонько вздрагивает от этого, я знаю, что сейчас, когда груди наполнены ночным молоком, соски ее
наиболее чувствительны. Малыш причмокивая насыщается и наконец она переводит на меня взгляд.
Я не знаю, что в ее взгляде такого, но теперь не могу от него оторваться, в нем какой-то призыв,
который заставляет меня каждое утро приходить к ней в одно и то же время и созерцать процедуру
вскармливания младенца. В это взгляде есть жажда и порок, похоть и власть, желание и испуг. Она
облизывает пересохшие губы не сводя с меня своих зеленых глаз. Моя рука уже давно в плавках,
холодные пальцы нащупали горящую огнем твердую плоть. Подушечкой большого пальца я вожу
вокруг мокрой и скользкой головки, но мой голодный взор прикован к Ней. Я жду. Мы оба ждем.
Ждем, когда насытится малыш. И потом мне будет дозволено…
Ребенок отклонил голову и сосок выскользнул из его рта, несколько капель молока брызнули на
румяную детскую щечку. Она вновь пытается дать ему грудь, и он берет ее, но уже вяло, усталыми
губами, глядя на маму осоловелыми глазами. Младенец засыпает.
Она склоняется над ним, прядь волос вновь выскальзывает у нее из-за уха, скрыв от меня, то, что я
знаю и так: она поцеловала его в щеку и поднялась, чтоб уложить спящего в кроватку.
Я сижу, не шелохнувшись, и жду КОМАНДЫ!
Немного поворковав над заснувшим младенцем она выпрямляется и потянувшись, поворачивается
ко мне.
Она подходит медленно и грациозно, кошачьей поступью, ее босые мягкие ноги бесшумно
касаются ворсистого ковра. Распахнутый, висящий на плечах халат манит созерцать лишь малую
часть ее неприкрытого тела: шею, углубление между холмами грудей и сами колышущиеся груди,
большей частью сокрытые под халатом, круглый живот, не сошедший еще после родов, который
словно меридиан пересекала посередине темная полоса, проходящая через углубление у пупка и
уходящая под светлые бежевые трусики.
Еще два шага и она рядом. До меня доносится запах ее тела, запах постели, грудного молока, и
томимого женского желания, пульсирующего под ее трусиками, в нескольких сантиметрах от моего
лица.
Ее теплые руки обхватывают мой затылок и притягивают к себе, с силой вдавливая лицо в трусики
внизу живота. Я ощущаю, как трепещет от этого прикосновения ее тело, вдыхаю ее таинственный
запах, чувствую под мягкой тканью жесткий мох волосиков на лобке. Она трется о меня, расставив
пошире бедра и немного присев, чтоб касаться моего лица тем самым источником ее страсти, тем
очагом, в котором нарастает неистовая буря ее желания.
Ее хват слабнет, и пропустив пальцы под волосами на затылке она тянет меня за них, приказывая
следовать за ней. И я ползу за ней на карачках, словно пес за своей хозяйкой.
Халат спадает у ног и сев на край дивана, она манит меня к груди. Правая грудь менее наполнена
и заметно провисает, по отношению к левой, еще полной горячего молока, еще не распечатанной
после беспокойной ночи. Мои губы касаются правого соска, того, который несколько минут назад
сосал малыш. Я всегда доедаю после него. Сосок твердый и скользкий и нужно приноровиться, чтоб
удержать его во рту и высасывать из него молоко. Мне это удается, и горячая жидкость наполняет
мой рот. Иногда я, увлекшись, слишком сильно сдавливаю ее сосок, она вздрагивает и ее пальцы
сжимаются на волосах у меня на затылке, но тут же она еще сильнее прижимает меня к уже мягкой,
почти опустошенной груди, требуя сосать дальше.
Закончив кормить меня одной грудью, она тянет меня на диван, тянет меня к себе, тут же
хаотично снимая с меня и себя одежды. Я откидываюсь на подушке ее мужа, ощущаю, как она пахнет
чужим мужским лосьоном. И едва мысль, что я в чужой постели, с женщиной, принадлежащей
чужому мужчине, женщиной, кормящей на моих глазах ребенка от этого мужчины, начитает
будоражить меня, как тут же рассеивается в тумане, потому как горячие женские губы обхватили
головку моего члена, и она начинает посасывать его, втягивая глубоко в рот, так же, как я недавно
делал с ее соском.
Когда я выныриваю из небытия, из этого сладкого морока, то уже ощущаю, как она скачет на мне в
позе наездницы, мой взгляд упирается в беспорядочно колышущиеся груди с которых стекают
ручейки молочных капель. Ее длинные волосы спадают на лицо и она, собрав их в пучок, держит
двумя руками на затылке. Я хочу привстать на локте, чтоб напомнить ей про презерватив, но она
пресекает эти одним своим взглядом. Она сдерживает стоны, крепкой стиснув зубы, чтоб не
разбудить малыша, но дается ей это с большим трудом. Диван поскрипывает и его подлокотник глухо
и монотонно бьется о стенку. Но сытый малыш спит сейчас очень крепко, все эти звуки не мешают его
младенческому сну.
Сжав пальцами сосок левой груди, а ладонями саму, пока еще наполненную грудь, она
выдавливает струйку молока и направляет ее на мои губы. Раз за разом она орошает мое лицо, грудь
и живот тонкими жирными струями, тут же склоняясь и слизывая их, затем целуя меня в губы, и ни
на миг не прекращая погружать в себя мой член. Это продолжается до тех пор, пока левая грудь не
становится пустой, о чем свидетельствуют последние капли, выдавливаемые ей с бардового
припухшего соска. Теперь обе ее груди потеряли форму и напоминают опустошенные сосуды, но
пылающие бордовые соски, со вздутыми венками, словно глаза, требуют продолжения своим
порочным взглядом.
Она, сжав меня бедрами, чтоб не выскользнуть, поворачивается вместе со мной на бок, а затем
переворачивается на спину. Теперь я оказался сверху нее. На несколько минут мы крепко
прижимаемся друг другу влажными от пота и молока телами. Молочно-сливочный запах грудного
молока и запах наших разгоряченных тел, наших желаний перемешались и будоражат мысли. Она
начинает движения, сначала медленно, затем все наращивая темп. Я уже на грани.
— Нужно надеть презерватив.
— Нет!
— Я вот-вот и кончу!
— В меня!
— Ты что?! Я не смогу! Нельзя!
— Можно! Я… ска… зала… в… ме… ня!!! — ее пятки крепко держат мои ягодицы, что вырваться
невозможно, и не в силах больше сдерживаться я раскрываю плотину и изливаюсь в нее, густыми
живительными струями, наполняя ее раз за радом и содрогаясь от конвульсий… перед глазами
мелькают разноцветные расплывчатые кружочки, как в калейдоскопе и я проваливаюсь в
блаженство…
* * *
… густые струи выплескивались из возбужденного члена в плавки, на простынь, на одеяло. Когда я
вынырнул из дремы, подо мной уже расползалось влажное пятно, а в воздух витал терпкий запах
спермы.
— Черт! — процедил я сквозь зубы откидывая одеяло. — Опять эти чертовы поллюции. Уже не
серьезно в 30 лет в трусы кончать от сновидений! Срочно надо себе подругу найти!
Часы показывали без трех семь.
Как всегда, за три минуты до того, как зазвонит будильник.
Стянув мокрые плавки, я пошел на кухню и мимолетно выглянул в окно.
Ровно в семь Алексей — муж моей декретной коллеги из соседнего подъезда, со старшим сыном
вышли из соседнего подъезда и направились к машине. По ним часы можно было сверять!
Пиликнула автосигнализация. Хлопнула пассажирская дверь, а через пару секунд дверь водителя.
Зажглись белые огни заднего хода, чередуясь с красными стоп сигналами. Машина вырулила на
дорогу, и в последний раз мигнув красными глазами, уехала прочь.
Потоптавшись еще пару-тройку минут у окна в темноте кухни и приходя в себя от сна и вызванных
им поллюциями, я побрел в душ, смывать следы казуса и стирать плавки.
За моей спиной бесшумно загорелся экран оставленного в кухне мобильного.
На экране светились три слова.
«Приходи, мы ждем!».
